Краткая история теории струн
В 1968 г. молодой физик‑теоретик Габриэле Венециано корпел
над осмыслением многочисленных экспериментально наблюдаемых характеристик
сильного ядерного взаимодействия. Венециано, который в то время работал в
ЦЕРНе, Европейской ускорительной лаборатории, находящейся в Женеве (Швейцария),
трудился над этой проблемой в течение нескольких лет, пока однажды его не
осенила блестящая догадка. К большому своему удивлению он понял, что
экзотическая математическая формула, придуманная примерно за двести лет до
этого знаменитым швейцарским математиком Леонардом Эйлером в чисто
математических целях — так называемая бета‑функция Эйлера, — похоже,
способна описать одним махом все многочисленные свойства частиц, участвующих в
сильном ядерном взаимодействии. Подмеченное Венециано свойство давало мощное
математическое описание многим особенностям сильного взаимодействия; оно
вызвало шквал работ, в которых бета‑функция и ее различные обобщения
использовались для описания огромных массивов данных, накопленных при изучении
столкновений частиц по всему миру. Однако в определенном смысле наблюдение
Венециано было неполным. Подобно зазубренной наизусть формуле, используемой
студентом, который не понимает ее смысла или значения, бета‑функция Эйлера
работала, но никто не понимал почему. Это была формула, которая требовала
объяснения. Положение дел изменилось в 1970 г., когда Йохиро Намбу из
Чикагского университета, Хольгер Нильсен из института Нильса Бора и Леонард
Сасскинд из Станфордского университета смогли выявить физический смысл,
скрывавшийся за формулой Эйлера. Эти физики показали, что при представлении
элементарных частиц маленькими колеблющимися одномерными струнами сильное
взаимодействие этих частиц в точности описывается с помощью функции Эйлера.
Если отрезки струн являются достаточно малыми, рассуждали эти исследователи,
они по‑прежнему будут выглядеть как точечные частицы, и, следовательно, не будут
противоречить результатам экспериментальных наблюдений. Хотя эта теория была
простой и интуитивно привлекательной, вскоре было показано, что описание
сильного взаимодействия с помощью струн содержит изъяны. В начале 1970‑х гг.
специалисты по физике высоких энергий смогли глубже заглянуть в субатомный мир
и показали, что ряд предсказаний модели, основанной на использовании струн,
находится в прямом противоречии с результатами наблюдений. В то же время
параллельно шло развитие квантово‑полевой теории — квантовой
хромодинамики, — в которой использовалась точечная модель частиц. Успехи
этой теории в описании сильного взаимодействия привели к отказу от теории
струн.
Большинство специалистов по физике элементарных частиц
полагали, что теория струн навсегда отправлена в мусорный ящик, однако ряд
исследователей сохранили ей верность. Шварц, например, ощущал, что
«математическая структура теории струн столь прекрасна и имеет столько
поразительных свойств, что, несомненно, должна указывать на что‑то более
глубокое». Одна из проблем, с которыми физики сталкивались в теории струн,
состояла в том, что она, как казалось, предоставляла слишком богатый выбор, что
сбивало с толку. Некоторые конфигурации колеблющихся струн в этой теории имели
свойства, которые напоминали свойства глюонов, что давало основание
действительно считать ее теорией сильного взаимодействия. Однако помимо этого в
ней содержались дополнительные частицы‑переносчики взаимодействия, не имевшие
никакого отношения к экспериментальным проявлениям сильного взаимодействия. В
1974 г. Шварц и Джоэль Шерк из французской Высшей технической школы сделали
смелое предположение, которое превратило этот кажущийся недостаток в
достоинство. Изучив странные моды колебаний струн, напоминающие частицы‑переносчики,
они поняли, что эти свойства удивительно точно совпадают с предполагаемыми
свойствами гипотетической частицы‑переносчика гравитационного взаимодействия —
гравитона. Хотя эти «мельчайшие частицы» гравитационного взаимодействия до сих
пор так и не удалось обнаружить, теоретики могут уверенно предсказать некоторые
фундаментальные свойства, которыми должны обладать эти частицы. Шерк и Шварц
обнаружили, что эти характеристики в точности реализуются для некоторых мод
колебаний. Основываясь на этом, они предположили, что первое пришествие теории
струн закончилось неудачей из‑за того, что физики чрезмерно сузили область ее
применения. Шерк и Шварц объявили, что теория струн — это не просто теория
сильного взаимодействия, это квантовая теория, которая, помимо всего прочего, включает
гравитацию.
Физическое сообщество отреагировало на это предположение
весьма сдержанно. В действительности, по воспоминаниям Шварца, «наша работа
была проигнорирована всеми»4). Пути прогресса уже были основательно захламлены
многочисленными провалившимися попытками объединить гравитацию и квантовую
механику. Теория струн потерпела неудачу в своей первоначальной попытке описать
сильное взаимодействие, и многим казалось бессмысленным пытаться использовать
ее для достижения еще более великих целей. Последующие, более детальные
исследования конца 1970‑х и начала 1980‑х гг. показали, что между теорией струн
и квантовой механикой возникают свои, хотя и меньшие по масштабам,
противоречия. Создавалось впечатление, что гравитационная сила вновь смогла
устоять перед попыткой встроить ее в описание мироздания на микроскопическом
уровне.
Так было до 1984 г. В своей статье, сыгравшей поворотную
роль и подытожившей более чем десятилетние интенсивные исследования, которые по
большей части были проигнорированы или отвергнуты большинством физиков, Грин и
Шварц установили, что незначительное противоречие с квантовой теорией, которым
страдала теория струн, может быть разрешено. Более того, они показали, что
полученная в результате теория обладает достаточной широтой, чтобы охватить все
четыре вида взаимодействий и все виды материи. Весть об этом результате
распространилась по всему физическому сообществу: сотни специалистов по физике
элементарных частиц прекращали работу над своими проектами, чтобы принять
участие в штурме, который казался последней теоретической битвой в многовековом
наступлении на глубочайшие основы мироздания.
Я начал работу в аспирантуре Оксфордского университета в
октябре 1984 г. Хотя я был восхищен раскрывавшимися передо мной достижениями
квантовой теории поля, калибровочной теории и общей теории относительности,
среди моих старших коллег‑аспирантов было распространено скептическое
убеждение, что большая часть открытий физики элементарных частиц уже сделана.
Была разработана стандартная модель, и замечательный успех, с которым она
предсказывала результаты экспериментов, оставлял мало сомнений в том, что ее
полное подтверждение является делом не слишком отдаленного будущего. Выход за
ее пределы для включения гравитации и возможного объяснения экспериментальных
данных, на которых базируется эта модель (т.е. 19 чисел, характеризующих массы
элементарных частиц, их константы взаимодействия и относительную интенсивность
взаимодействий, известных из результатов экспериментов, но не объясненных
теоретически), казался такой непосильной задачей, что лишь самые бесстрашные
исследователи отваживались принять этот вызов. Однако спустя всего шесть
месяцев настроения радикально изменились. Весть об успехе Грина и Шварца, в
конце концов, дошла даже до аспирантов первого года обучения, и на смену
прежнему унынию пришло возбуждающее ощущение причастности к поворотному моменту
в истории физики. Многие из нас засиживались глубоко за полночь, штудируя
увесистые фолианты по теоретической физике и абстрактной математике, знание
которых необходимо для понимания теории струн.
Период с 1984 по 1986 гг. теперь известен как «первая
революция в теории суперструн». В течение этого периода физиками всего мира
было написано более тысячи статей по теории струн. Эти работы окончательно
продемонстрировали, что многочисленные свойства стандартной модели, открытые в течение
десятилетий кропотливых исследований, естественным образом вытекают из
величественной системы теории струн. Как заметил Майкл Грин, «момент, когда вы
знакомитесь с теорией струн и осознаете, что почти все основные достижения
физики последнего столетия следуют — и следуют с такой элегантностью — из столь
простой отправной точки, ясно демонстрирует вам всю невероятную мощь этой
теории»5'. Более того, для многих из этих свойств, как мы увидим ниже, теория
струн дает гораздо более полное и удовлетворительное описание, чем стандартная
модель. Эти достижения убедили многих физиков, что теория струн способна
выполнить свои обещания и стать окончательной объединяющей теорией.
Однако на этом пути занимавшиеся теорией струн физики снова
и снова натыкались на серьезные препятствия. В теоретической физике часто
приходится иметь дело с уравнениями, которые либо слишком сложны для понимания,
либо с трудом поддаются решению. Обычно в такой ситуации физики не пасуют и
пытаются получить приближенное решение этих уравнений. Положение дел в теории
струн намного сложнее. Даже сам вывод уравнений оказался столь сложным, что до
сих пор удалось получить лишь их приближенный вид. Таким образом, физики,
работающие в теории струн, оказались в ситуации, когда им приходится искать приближенные
решения приближенных уравнений. После нескольких лет поражающего воображение
прогресса, достигнутого в течение первой революции теории суперструн, физики
столкнулись с тем, что используемые приближенные уравнения оказались
неспособными дать правильный ответ на ряд важных вопросов, тормозя тем самым
дальнейшее развитие исследований. Не имея конкретных идей по выходу за рамки
этих приближенных методов, многие физики, работавшие в области теории струн,
испытали растущее чувство разочарования и вернулись к своим прежним
исследованиям. Для тех, кто остался, конец 1980‑х и начало 1990‑х гг. были
периодом испытаний. Красота и потенциальная мощь теории струн манили
исследователей подобно золотому сокровищу, надежно запертому в сейфе, видеть
которое можно лишь через крошечный глазок, но ни у кого не было ключа, который
выпустил бы эти дремлющие силы на свободу. Долгий период «засухи» время от
времени прерывался важными открытиями, но всем было ясно, что требуются новые
методы, которые позволили бы выйти за рамки уже известных приближенных решений.
Конец застою положил захватывающий дух доклад, сделанным
Эдвардом Виттеном в 1995 г. на конференции по теории струн в университете Южной
Калифорнии — доклад, который ошеломил аудиторию, до отказа заполненную ведущими
физиками мира. В нем он обнародовал план следующего этапа исследований, положив
тем самым начало «второй революции в теории суперструн». Сейчас специалисты по
теории струн энергично работают над новыми методами, которые обещают преодолеть
встреченные препятствия. Трудности, которые лежат впереди, будут серьезным
испытанием для ученых, работающих в этой области, но в результате свет в конце
тоннеля, хотя еще и отдаленный, может стать видимым.
В этой и в нескольких последующих главах мы опишем открытия
теории струн, явившиеся результатом первой революции и поздних исследований,
выполненных до начала второй революции. Время от времени мы будем упоминать
достижения, сделанные в ходе второй революции; подробное описание этих новейших
достижений будет приведено в главах 12 и 13.
|
